Форум

История одной девушки меня очень тронула

Не могу не выложить...

Название: "В память о тебе я построю город…"

Ты появилась в моей жизни совсем крохотным палевым комочком, когда мне и самой-то было всего семь лет. Тебе было тогда всего месяц. Ты помещалась у меня на ладошке. Твои большие ушки и огромные глаза никого не оставляли равнодушным. Маленький изящный олененок - ты отличалась от своих родителей тойтерьеров и от братишек с сестренками – из всей стайки черных с подпалинами собачек ты одна была такой светло-бежевой. Твои прежние хозяева называли тебя "выродком" потому что тойтерьеров такого окраса не бывает. Но для меня ты была самой прекрасной в мире собакой. И, к слову сказать, так и осталась – первой и единственной.
Была поздняя осень, тебе, с твоей короткой шерсткой было холодно, и я носила тебя гулять, закутав в пуховой платок и "запаковав" в холщовую сумочку, которую специально для этих целей сшила нам бабушка. Однажды, пока я обувалась, чтоб вынести тебя гулять, ты начала ворочаться в своем теплом коконе и свалилась на пол с низкого трюмо, на котором лежала, "упакованная" для прогулки. Я была в панике, но все кончилось только сломанным кончиком хвоста – он так и остался на всю жизнь чуть искривлен на кончике. Вообще-то собакам твоей породы хвосты купируют, но как можно было отрезать этот задорный виляющий хвостик? Так ты и осталась на всю жизнь – хвостатым тойтерьером.
Ты была мне самой верной подругой во всех моих играх, да и вообще во всем. Ты знала обо мне все – пока родители были на работе, только ты была рядом со мной. Утро начиналось с того, что ты тянула на себя мое одеяло, а потом – колготки, играя и мешая мне собираться в школу. А когда мы гуляли с тобой, особенно зимой, твоя мордашка торчала из-под моей шубы – такого же цвета, как твоя шкурка, и люди, которые встречались нам по дороге, шутили, что моя собака смотрится на шубе, как брошь. Мы носились с тобой наперегонки, все лето проводили в саду. Ты была для моих кукол то невестой в бархатном покрывале, то ездовой собакой для Кота-в-сапогах, а иногда и просто подружкой или даже сестренкой.
А когда ты заболела собачьей чумой и мама делала тебе уколы, я просиживала все дни около твоей подстилки и мыла за тобой. И единственное, что меня тревожило – это чтоб ты выжила. И ты победила эту ужасную болезнь. Ты выздоровела и только потом, ближе к старости – твоей, собачьей – перенесенная болезнь сделала неуклюжими твои задние лапки. И появилась одышка.
Я была глупой и слишком молодой – меня раздражало, что ты ходишь медленней, чем я, но ты смотрела на меня своими карими всепрощающими глазами, и я понимала – ты – все, что у меня есть. Порой я не могла решить, кого люблю больше – тебя или маму. Да и сейчас, если честно, не могу ответить на этот вопрос – ты проводила со мной больше времени, чем она. Именно твои мудрые глаза успокаивали меня, когда мне было плохо, когда из-за проблем с парнями мне хотелось выть. Ты всегда была рядом и всегда поддерживала меня. Твой теплый мягкий язычок нередко умывал слезы с моих щек – слезы, которых не видел никто, кроме тебя. А когда на свиданиях я позволяла целовать себя слишком долго и откровенно, ты ворчала на меня, и я понимала, что пора остановиться и идти домой.
Ты была самой популярной собакой в нашем районе. За нами долго ходили люди из клуба, уговаривая "скрестить" тебя с их кобелями. Но ты была непреклонна – тебе не нравился ни один из них. Ты так и осталась непреступной, и у тебя никогда не было щенков. Единственным и самым любимым твоим щенком была, по-видимому, я. Ты так опекала меня и так самоотверженно защищала – мы были как бы одним целым.
Тебя очень любили все окрестные дети – невозможно было пройти где-то, чтоб кто-нибудь из прохожих не крикнул: "Кнопочка, привет!". Моего имени могли и не знать, а вот твое – знали все. Даже те, кого я не знала. А вот ты детей не особенно жаловала – когда ты была маленькой, один карапуз слишком рьяно показывал, "где у собачки ушки, где у собачки глазик". Нет, ты не укусила его – это было ниже твоего достоинства, но, рыкнув однажды, больше ты к себе детей не подпускала. Однако это не мешало собираться вокруг нас с тобой целой стайке девчонок младше меня на несколько лет. Она-то, эта стайка, тебя и сгубила.
Тяжело вспоминать об этом, но раз уж начала – то вспомню до конца. Было лето, 29 июля, суббота. Во дворе, на лесенке-радуге для малышей, по которой ты умела ходить с незначительной моей поддержкой, сидели мы с тобой и, как всегда, вокруг толпилось человек восемь девчонок лет девяти-двенадцати. Тебе надоело их назойливое внимание, и я уже хотела уходить, но они упрашивали меня посидеть с ними еще немного. Я-то понимала, что им интересна совсем не я - ты была кумиром всей окрестной детворы. Одна из них, Женя, настойчиво гладила тебя, а я пыталась ей запретить. И тут…
Ты дернулась так внезапно, что я просто не успела среагировать, и ты упала с моих рук на землю. Ты ударилась головой и лежала неподвижно, застыв, как неживая. Меня охватила паника, я кричала и плакала. Я была как в бреду. Не помню, как я дошла до дома. Мама забрала тебя у меня и сказав, что ты жива, отправила меня в ванную – умываться и приводить себя в порядок. Моя подруга из соседнего дома позвонила узнать, что случилось и не нужна ли мне ее помощь - она услышала мой сумасшедший крик. Мне помощь была не нужна, а вот тебе…
У тебя опух правый глаз – там образовалась явная гематома. Правда, двигаться ты начала, и это успокаивало. Но мама сделала тебе холодный компресс из бинтика на глаз, а ты – ты каким-то образом съела его. Мама не успела отобрать у тебя кусочек бинтика, а я как раз была в ванной и не видела этого. На следующий день ты кушала, пила, писала, но вот по-большому – не ходила.
К вечеру тебе стало хуже. Ты тихонько скулила и жалась ко мне. В воскресенье наши районные ветклиники не работают, а о существовании других я не знала. Это потом, через несколько лет, я узнала, что есть частные клиники, в которых есть дежурный ветфельдшер. А в тот день я обзванивала всех знакомых, пытаясь найти ветеринара, который бы приехал посмотреть тебя. Не нашла. Всю ночь я просидела рядом с тобой. Ты иногда тихонько плакала, ты писалась под себя. Тебе было плохо, и похоже было, что чуть легче тебе становилось только у меня на руках – ты успокаивалась и лежала тихонечко и почти спокойно.
К утру ты уже ни на что не реагировала. Даже на меня. Я собралась, позвонила на работу, отпросилась, взяла с собой маму и мы пошли с тобой в эту самую районную ветклинику. Там врач осмотрел тебя, сказал, что на глазу у тебя травматическая катаракта, и видеть этим глазом ты не будешь, даже когда спадет опухоль. Но это меня не волновало – я хотела лишь, чтобы ты была жива и здорова. А вот с этим-то как раз и были проблемы. Он сказал, что бинтик, который ты проглотила, закупорил тебе кишечник. Обычно в таких случаях делают операцию, но… тебе было почти четырнадцать лет, у тебя была сердечная недостаточность и была страшная жара на улице.
Он сказал, что есть четыре варианта: ты либо не перенесешь операцию и умрешь прямо на операционном столе, либо не сможешь выйти из наркоза, либо тебя доконает после операции жара, либо ты все-таки выживешь. Я настаивала на операции, но врач поговорил с мамой, и она приняла решение тебя усыпить, как советовал врач. У меня была истерика, я билась и кричала, что не дам тебя усыпить, они с мамой пытались меня успокоить. В конце концов, после каких-то таблеток, которые скормила мне мама, меня убедили, что так будет лучше для тебя.
Я хотела быть с тобой, когда тебе сделают укол, но он сказал, что укол тебе сделают только когда за тобой приедет машина, а это может быть и к вечеру. Я упрямилась, говорила, что буду ждать до вечера, а потом заберу тебя и похороню в нашем саду, но он сказал, что забирать тебя мне не даст – в нашей стране запрещено хоронить собак в городе. Новый приступ истерики, снова какие-то таблетки, и мама увела меня от тебя. Врач сказал, что ты уже ничего не чувствуешь, что не узнаешь меня, да и вообще никого. Он сделал тебе какой-то укол, ты задышала спокойнее, без надрыва – наверное, это было обезболивающее.
Я оставила тебя в этом жутком месте одну в твоей коробочке с подушкой. А ведь ты так не любила оставаться одна. Прости меня девочка моя, ибо я себя простить не могу до сих пор. За то, что позволила себя уговорить, за то, что не заставила дать тебе хотя бы один шанс из миллиона, за то, что оставила тебя, бросила, предала. Прости меня, родная.
Я позвонила в клинику на следующее утро – меня вспомнили и сказали, что тебя больше нет. И предложили подобрать мне другую собаку. Но других собак для меня не существовало.
Несколько месяцев после этого я слышала цокот твоих коготков по линолеуму и слышала твой звонкий лай, когда приходила домой. И чувствовала за спиной твое присутствие. И никакие анализы - а сдавала я их тогда на все мыслимые и немыслимые вирусы и инфекции - не могли объяснить, почему несколько месяцев подряд у меня была температура 38 и не снижалась. В конце концов врачи списали всё на нервы и стресс. А стресс был, и правда, немаленький. Я не могла спать ночью – мне снились кошмары. Каждую ночь. Так продолжалось почти шесть лет. И сейчас ты мне снишься иногда, но уже без надрыва – тепло и покой несут такие сны. А когда мне особенно плохо, муж говорит, что чувствует тебя рядом со мной – хотя он тебя никогда не знал.
Потом на работе мне предложили взять кошку. Хозяйка персидской красавицы уезжала на ПМЖ в Россию, а ее брать с собой не захотела. Может быть, потому что из-за нерадивости самой же хозяйки кошку пришлось стерилизовать, а заводила она ее с целью разведения потомства, а может, по какой-то другой причине – я не знаю. Кошка приходила ко мне во время кошмара и спала у меня на подушке. Несколько месяцев спустя кошмары практически прекратились. Правда, у кисы обнаружилось множество запущенных проблем со здоровьем, но я научилась справляться с ними.
Я больше никому не позволю усыпить мое животное, не использовав ВСЕ шансы на спасение. Я вытянула кису из непроходимости кишечника, из почечной недостаточности, из кератита… Я раз в месяц вожу сдавать анализы и постоянно пою ее мочегонными, потому что в моче у нее периодически находят соли.
Я подобрала на улице огромного пса, который попал под машину и два месяца ковылял в гипсе, а потом еще месяц мы выжидали, прежде чем удалить из его кости штифт. И хотя ветеринар предлагал усыпить его, чтоб не брать на себя "лишние" проблемы по выхаживанию бездомного пса, который к тому же весит почти тридцать килограммов. И пусть он на всю жизнь останется хромым, но усыпить или обидеть его я никому не позволю.
Я вытащила из арыка облепленного муравьями черного котенка – истощенного, изголодавшегося, больного. Он вырос в лоснящегося красавца и уехал жить в собственный дом к однокурснику моего мужа.
Я сняла с крыши ларька серого полосатика, который свалился туда с крыши стоящего рядом частного дома и плакал полтора суток, прежде чем я нашла его. И никому не было дела до несчастного котенка. Он тоже подрос и тоже переехал жить к новым хозяевам.
Я подобрала во дворе покусанного собакой черного пушистого котенка с обкусанным хвостом. Хвостик пришлось удалить, и на ушке пришлось ставить дренаж. А потом бороться с чем-то кишечным. И еще у маленькой черной девочки случилось несчастье – на нее упала котгтеточка большой кошки, результат – ушиб позвоночника. После двух недель нервов, уколов и прочей ветеринарии стало ясно, что ходить кошечка все же будет. Но ее пришлось стерилизовать, чтобы не усугублять ее положение еще и нежелательной беременностью.
Я сняла с крыши кладовки еще одного полосатика – девочку, у которой так же, как у тебя, сломан кончик хвостика. Она тоже подросла у меня на глазах и нашла свой новый дом.
Сейчас у меня живет тот хромой пес, рыжая персиянка с больными почками, черная пушистая девочка с больным позвоночником, и еще одна собачья девочка - так похожая на тебя…
Я не могу в реале построить город в память о тебе, а хотелось бы, как в песне создать что-то грандиозное, чтобы все помнили, что ты - была. Но знай, моя маленькая, все эти животные – это в память о тебе. Потому что я не смогла спасти тебя – я спасаю их, помогаю им найти свою новую жизнь. В память о тебе…
И о той кошке, которую я нашла как-то в арыке, в липкой грязи, по дороге на работу. Все, что я могла сделать в тот момент – это вытащить ее на теплую чистую травку. Я хотела забрать ее вечером, после работы, но было уже поздно. Я ругаю себя за то, что не поехала куда-нибудь сразу, когда нашла ее. Правда, я не знала – куда. Но что-то ведь можно было сделать…
В память о вас, моя маленькая рыжая девочка и маленькая безымянная кошечка, в память о вас я буду находить и помогать животным, которым нужна моя помощь. И никто не сможет меня остановить. Пусть надо мной смеются на работе и называют за глаза "мать Тереза". Пусть в клинике говорят, что меня нельзя выпускать на улицу, потому что я опять кого-нибудь найду. Пусть свекровь ругается с моим мужем из-за того, что я "устроила дома зоопарк". Пусть мама говорит, что "всех не спасешь" – я буду хотя бы пытаться.
Нет на свете собаки лучше тебя.
Нет у меня в жизни другой цели.
Ты – моя совесть.
С тобой я советуюсь, когда мне нужно принять решение.
Твои глаза я вижу, когда собираюсь сделать что-то. И от того, как ты смотришь на меня, зависит, сделаю я тот или иной шаг или откажусь от него.
Твоя мудрость и всепрощение помогают мне идти дальше с единственной надеждой, что мы когда-нибудь встретимся".